Переезд из Туапсе в Мурманск

Привет, ребята-путешественники! Пишу вам из уже холодного Мурманска. За окном сентябрь, его самое начало, а холодно так, что из дома выходить не хочется. Носить в сентябре в нашем городе теплые куртки, шубы, шарфы, дубленки, пальто – это моветон. Не принято то есть. А я не всегда здесь жила. Я привыкла к легкой одежде. Так уж вышло, что родина моя – Краснодарский край. А если быть более точной – деревня Кошурниково. Хотя, если бы вы, будучи где-нибудь в Краснодаре назвали Кошурниково деревней, вам бы местные жители глаза выцарапали, право слово. Есть такое гордое слово – поселок. Вот из него я как раз и родом. К сожалению, очень юный возраст не позволяет мне вспомнить толком ни деревню, ни наш быт. В какой-то дымке я припоминаю домик, сад, летнюю кухню, на которой толкалась бабушка с утра и до темноты, дедову беседку. Беседка была потрясающей, ее оплетала виноградная лоза. Из винограда дед делал чудесное вино. Я, к сожалению, вкуса его так и не узнала. Мы переехали в город, когда мне было пять лет. Большинство воспоминаний о Кошурниково удалось восстановить по фотографиям того времени. Вот только давно их уже нет у меня в саквояже, да и вообще ничего нет. Кочевая жизнь – помирай, ложись. Ну да ладно. Начнем мою историю с самого начала.

Когда Турция, Египет и Таиланд были еще недоступны русскому туристу в силу ряда причин (запрета на выезд из страны, а затем узости взглядов, боязни и т.п.) все ездили отдыхать к нам, на курорты Краснодарского края. В те времена, а это конец восьмидесятых — начало девяностых, у нас были построены современные здравницы, куда получали путевки передовики производства, начальники, их друзья и любовницы, а также те кто дал взятку. Другими словами – элита. Люди эти приезжали на Черное море, чтобы отдохнуть от своих привычных дел, подлечиться, завести курортный роман. На деле выходило иначе. Люди из-за злоупотребления спиртным портили себе здоровье, а любовные похождения не редко оканчивались головной болью или даже реанимацией. Всякое бывало. Все жду-не дождусь, когда кто-нибудь напишет про эту книгу. А воз и ныне там. У донцовых и устиновых руки пока не доходят. Не будем отбирать у них лавры и вернемся обратно к моей жизни.

Один из курортных романов какого-то главного инженера (а может и не главного совсем, а может и не инженера) закончился мной. Мама тогда была молода и неопытна. Попала под влияние.  Как потом всегда говорил дед: «Лара, тебя никуда одну отпускать нельзя. Вон на море один раз съездила и что? Результат теперь по дому бегает, кукол купить просит». Мама до конца своих дней будет стыдиться той слабины, которую она однажды себе позволила по молодости. Из-за этого она часть замыкалась в себе, а меня, в основном, воспитывали дед и бабушка. Наверняка, мы бы так и жили в Кошурниково, если бы однажды не подъехал к нашему дому на волге один красивый молодой человек и не предложил продать ему весь участок. Дом – дело всей дедовой жизни. Он строил его лет пятнадцать и жутко им гордился. Еще бы, на тот момент, в 1987 году, его дом был самым лучшим на центральной улице поселка, на улице Ленина.  Дед отказал сначала наглому юнцу, но тот продолжал ездить и предлагать все большую сумму. В итоге, на четвертый раз, дед с покупателем о чем-то договорился. Подробности сделки я не знаю и не узнаю теперь уже никогда, но факт остается фактом. Спустя неделю после судьбоносного разговора к нашему дому подкатил ГАЗ-66, четверо спортивных молодцов помогли нам загрузить вещи и мы двинулись в Туапсе.

Как я уже потом поняла, за дом нам заплатили очень много. Потому что в Туапсе мы переехали в район Калараша. По правде скажу, что Туапсе настолько маленький городишко, что никаких районов, кроме самопровозглашенных сленговых названий там нет.  Калараша – это вообще улица так называется. Приравниваться к району она стала потому, что находится в отдалении от основной части города, где Нефтезавод находится, туапсинский порт. Кроме улицы Калараши в этой местности есть еще пять улиц, но они очень маленькие и называются почти одинаково: первая линия, вторая линия, третья линия, четвертая линия и пятая линии. Эти линии пересекают Каларашу, как будто кусочки мяса, нанизанные на шампур. Поэтому район носит имя в честь главной улицы. Вообще Калараша считается самым экологически чистым районом Туапсе. Роза ветров так распорядилась, что ветер туда дует с гор, а не из города. Сейчас там во всю строят новые дома и коттеджи. Например, небольшая квартира, без отделки, на первом этаже многоэтажного панельного дома (недвижимость эконом-класса) стоит почти два миллиона. Где это видано? В Мурманске, в центре города, за эти деньги можно комфортабельную трешку взять. Не будем осуждать черноморское побережье за высокие цены. В Сочи вообще сумасшествие творится. Дом, в Адлерском районе, в занюханной Молдаванке, продают за 10 миллионов. Мимо этого дома каждый день до 14 года грузовики носиться будут, пыль разносить, а они его за 10 миллионов продают.  Я просто откуда это знаю, у меня в соседнем доме подруга живет. Бывает, созвонимся с ней по скайпу и перемываем кости нашим олимпийским строителем, но не об этом сейчас.

В Туапсе, будучи маленькой девочкой, мне очень нравилось жить. Климат там, как будто специально для детей создан. Бывали года, когда температура ниже нуля вообще никогда не опускалась. Те вещи, которые по всей России в сентябре-октябре носят, мы из шкафов только в декабре доставали. А летом какое раздолье? Тепло, влажно, солнечно. Бегай целыми днями по улице, в казаков разбойников играй. Вы видели, какие дети на Черноморском побережье? Даже сейчас, я не про наше время говорю. Они же все поджарые и спортивные. Потому что в море плавают и постоянно гуляют на улице. Бегают, прыгают, играют в футбол, даже девочки. Нет там проблем с ожирением и малоподвижным образом жизни. Климат располагает шевелиться.

В старости на черноморском побережье уже не так прикольно. Людей начинают мучить ревматизмы и болезни сердца. Годам к пятидесяти из-за постоянной влажности и ветра организм становится сильно изношенным, поэтому многим старикам советуют после выхода на пенсию уезжать. Желательно в ту местность, где они родились. Там организму проще встретить старость, благодаря этому выше вероятность, что старику удастся прожить подольше. Дед мой во все эти разговоры никогда не верил. Бабушка сильно болела, на протяжении двух лет практически не выходила из больниц. Она умоляла деда уехать в ее родную Уфу, куда-нибудь на Урал. Он, как баран, упирался. Твердил, что никуда не поедет, что все это выдумки. Бабушку мы потеряли. За несколько лет до этого мама, работавшая администратором в пансионате «Гизель-дере», познакомилась с железнодорожником из Ярославля и  укатила через полгода к нему. Железнодорожник отдыхал у нее в пансионате, был галантным и обходительным. Вообще в нем мать не ошиблась. Я за нее искренне рада. Мы с мамой с юных лет не могли общего языка найти. Как-то не было у нее ко мне материнских чувств. Я часто ловила на себе косые взгляды, не понимала, почему она на меня волчком смотрит. Дед все объяснил, когда посчитал, что я достаточно позврослела. Это было на следующий день после того, как мать уехала в Ярославль, мне тогда тринадцать лет только-только исполнилось. До того дня я считала, что отец мой был военным и погиб в Афганистане. Смущало, что дома нигде не было его фотографий. Мать в ответ на этот вопрос, всегда переходила на шепот и объясняла, что папа работал специальным агентом и родство с ним нельзя афишировать. Я жутко гордилась и верила. Смерть тогда не казалась чем-то страшным. Она была чем-то чужим и далеким. В первый раз стало страшно, когда мы уже похоронили бабушку. После этого я, однажды, пришла домой и увидела деда. Он сидел на кухне и смотрел на портрет бабушки, а по щекам этого мужественного пожилого человека текли слезы. Я заревела на всю мощь. В подростковом возрасте, в переходном периоде, такие потрясения особо опасны.

Когда мне было 14, в Туапсе только начали появляться всякие неформальные движения. Мы с подружками из школы прочитали в какой-то книге про неформалов и, как могли, пытались соответствовать образу их жизни. Мне нравилось ходить мрачной и ни с кем не разговаривать. В Туапсе, особенно в «не сезон» это делать проще простого.

Мальчиков в свой «кружок неформалов» мы не брали. Местами для сборов сначала выбрали еврейское кладбище, что за судоремонтным заводом, но там было очень жутко, поэтому впоследствии мы переместились на сам судоремонтный завод. К тому моменту, а это примерно 96-97 год он уже не работал. Тогда вообще вся промышленность дышала на ладан. Один только нефтеперерабатывающий комбинат за всех отдувался. На его налоги жили все бюджетники региона, а потом нефтезавод поглотили москвичи и он получил подмосковную прописку. Тогда  в городе была настоящая беда. Уже закрылись молочный завод, обувная фабрика, рыбсовхоз, рыболовецкий завод. Люди просто дрались за возможность в «сезон» поработать в пансионатах и домах отдыха, на перебой пытались сдать комнаты в своих домах, строили из фанеры лачуги на своих участках и тоже их сдавали «дикарям». Выкручивались, как могли. О плачевном состоянии инфраструктуры того времени говорит состояние пансионатов, так называемого лица города. Люди тогда уезжали с черноморского побережья очень недовольными. Кругом была разруха, заброшенные корпуса, закрытые магазины, сервиса никакого, мебель в номерах старая. Ни о какой анимационной программе и говорить не приходилось. О каком  отдыхе можно говорить, если у тебя воды горячей нет, а душ вообще один на весь этаж. О чем тут говорить? Чего мы удивляемся, что люди к нам отдыхать не ездят, а выбирают Турцию? Да просто насмотрелись они на «курорты Краснодарского края» и в памяти отложилась вся эта разруха и печаль. Сейчас , конечно, ситуация выравнивается, но цена все равно еще не соответствует качеству.  Я вам это, как коренная жительница Краснодарского края говорю. На месте бывших предприятий, кстати, сейчас открылись новые, правда к промышленности и производству они уже не имеют фактически никакого отношения.  Например, в здании обувной фабрики находится торговый центр, вместо рыбсовхоза – автостоянка, там, где когда-то был рыбзавод теперь коммерческий порт, куда регулярно поставляют турецкий ширпотреб. Куда мы движемся? Куда мы стремимся? В тартарары?

Когда на Черноморском побережье построят такие отели, туда приедут туристы, да и я вернусь обратно

К счастью, когда Туапсе был в руинах, мы с дедом не бедствовали. Дед был военным пенсионером, в звании подполковника оставил службу, так что деньги ему платили хорошие. К тому же он подрабатывал охранником в кафе. Есть такое в Туапсе кафе – «Зайчик». Там находится несколько столов для бильярда, десяток столиков, барная стойка и огромный телевизор, по которому раньше всегда показывали матчи Спартака в лиге чемпионов и игры сборной России. Телевизор был, конечно, не плазменный. Откуда тогда ему взяться? Но диагональ у ящика была приличная, 72 сантиметра, по-моему. Благодаря этому кафе, куда я приходила после школы, подождать деда, я узнала всех футболистов Спартака того поколения и всех игроков Сборной России: Цымбаларь, Бесчастных, Титов, Баранов, Аленичев – вот за кого я мечтала выйти замуж в 16 лет. Оказалось – не судьба.

В Туапсе все деда знали и боялись. «Зайчик» среди местных жителей был уважаемым заведением, а дед там не просто  сторожем трудился,  а всей охраной руководил, все-таки кадровый офицер. А офицеры, как известно, бывшими не бывают. Еще в школе несколько раз я расставалась с парнями, которые потом признавались, что с ними разговаривал дедушка и доходчиво объяснял, что они мне не пара.  На этой почве мы с ним постоянно ругались. А что еще делать, когда тебе запрещают любить в 16 лет?

Деда не стало летом, когда я окончила школу.  В тот год я поступила в Сочинский государственный университет на юридический факультет, мечтала стать работницей прокуратуры. До сих пор помню, какая я была счастливая, вернулась домой, прыгнула дедушке на шею, он кружил меня на руках как маленькую…а через 2 недели не пережил инсульт. Удар настиг его в саду Комиссарова, в 15 минутах ходьбы от нашего дома, там он любил читать газеты, сидя на лавочке. На этой лавочке он и умер. Ни в каком университете я учиться уже не хотела. Мы похоронили деда, на прощание приехали родственники. За траурным обедом они начали склоку из-за квартиры, было очень неприятно. В те годы недвижимость в Туапсе вообще ничего не стоила, много домов и квартир стояли пустыми, но, тем не менее, на девяти днях со смерти деда, они устроили скандал насчет того, кому достанется жилплощадь. Я помню, как заплакала тогда и выбежала из-за стола. Единственным человеком, кто пошел за мной, нагнал и успокоил, был дядя Миша – мамин муж, так сказать, мой отчим. Наверное, тогда мы с ним впервые по нормальному поговорили. Я никогда его не любила, считала, что он забрал у меня мать. Однажды даже устроила истерику из-за того, что мать предложила называть его папа. На деле дядя Миша оказался хорошим мужиком. Не мужчиной даже, а именно мужиком. Мы дошли с ним пешком до музея обороны, а потом обратно и все это время разговаривали. Он интересовался моими планами на жизнь, рассказывал про себя, про то, как они с мамой и двумя его дочерьми от первого брака живут в Ярославле, звал переехать к ним. Я, конечно же, отказывалась, все-таки мне было уже почти 18 лет, а это такой возраст, когда начинать жить с матерью уже поздно, да и в семью я вряд ли бы влилась. Разумеется, если бы было надо, то пришлось бы сыграть милую овечку и меня все бы быстро полюбили, но долго под этой маской проходить я бы не смогла. В тот вечер дядя Миша рассказал мне о Мурманске и полярном сиянии, поведал историю о своем младшем брате (у них почти 20 лет разницы), который живет там и служит на флоте. Итогом беседы стало то, что он предложил мне поехать в Мурманск. «Лерка, ну что ты теряешь? Ты вон, какая молодая, вся жизнь впереди, давай я завтра с Саней свяжусь и поедешь. Он хороший, добрый, в обиду тебя не даст. Нельзя тебе здесь оставаться, а к нам, вон, сама не хочешь», — сказал дядя Миша. Я так была им очарована в тот вечер, что куда угодно кроме Ярославля была согласна ехать. Вскоре родственники все разъехались, так и не решив, что делать с квартирой и я остался на попечении маминого двоюродного брата Славы. Он жил совсем недалеко от Туапсе, в Лазаревском, и регулярно навещал меня, проверяя все ли хорошо. У нас со Славой разница всего 9 лет, поэтому мы хорошего ладили с самого нежного возраста. Эти отношения удалось сохранить и спустя годы. Не буду вам описывать все ужасы нахождения в одиночестве в квартире. Не буду говорить, как я переживала, как думала ночи напролет о том, стоит ли ехать в Мурманск или нет. Может лучше сразу в Москву? Я помнила, что дед всегда был против Москвы, говорил, что каждая вторая приехавшая туда девочка из провинции встает на панель. Я думаю, он бы не был рад, если бы я выбрала столицу. Я выбрала Мурманск.

6 ноября 2000 года я погрузила все свои вещи в 2 большие, клетчатые китайские сумки и один чемодан. Это было все мое преданное.  Мебель из квартиры мы решили не продавать. Все-таки от деда остались кое-какие средства, да и мама с дядей Мишей помогли. Утром того дня, когда я прощалась с Туапсе, за мной на мотоцикле Урал с люлькой заехал Слава. Он должен был отвезти меня на вокзал. Дорога на Север мне предстояла не шуточная. Сначала надо было добраться до Москвы, это чуть больше суток, где меня встречали мама и Оля, младшая дочка дяди Миши, а уже из столицы я должна была отправиться в Мурманск..  Встреча с родственниками в Москве прошла успешно. Между поездами было 7 часов. За это время мы сходили на Красную площадь и в Макдональдс, в Сочи тогда его еще не открыли, поэтому я не была  искушена фастфудом. Как сейчас помню, от столицы до Мурманска я ехала 35 часов и ни разу за это время не сомкнула глаз До Мурманска я ехала в одном купе с довольно хмурыми людьми, оказалось, что они семья – отец, мать и взрослый сын. Люди почти не разговаривали друг с другом, лишь только угрюмо смотрели в окно. Я очень боялась, что в Мурманске все такие. Все-таки полярный круг, северное сияние, трескучий мороз, тогда мне казалось, что все это неизбежно накладывает отпечаток на человека. Не могу сказать, что сильно ошиблась. Мурманчане – очень хмурые.

Мы, в своем Краснодарском крае, являлись потомками русских, перемешанных с греками и армянами. Греки и армяне кто? Веселые народы, болтуны и кудесники. А Мурманчане кто? По сути – холодные норвежцы с полным отсутствием каких-либо эмоций. Первое время мне было очень тяжело даже просто общаться с этими людьми. Где жестикуляция? Где мимика? Мне казалось, что передо мной роботы.

Расскажу вам сейчас немного о Мурманске, а потом закончу свою историю. Заранее предупреждаю, что в северном городе я встретила свое счастье, но обо всем по порядку.

Мой родной Туапсе хоть и был городом среди гор, но все-таки считался прибрежным, никаких сильных перепадов высот там в помине не было. Другое дело – Мурманск. Здесь все высоты разные. Чисто из-за характеристик грунта (вечная мерзлота подходит очень близко к поверхности) высотные здания в городе строить запрещено. Максимальное количество этажей – шестнадцать. Именно столько имеет гостиница «Арктика». Как и везде в России преобладает застройка девятиэтажными панельными домами. В Туапсе архитектура была поинтереснее. На весь город всего три девятиэтажки, много хрущевок, но много и домов, построенных по индивидуальным проектам. Центр Мурманска застроен сталинскими домами, которых в Туапсе днем с огнем не найдешь.  Поскольку Мурманск образован совсем недавно, в 1916 году, то, следовательно, никаких памятников архитектуры там не может быть по определению. Из старых строений только деревянные дома. Причем к 2016 году, к юбилею города, уже готовится социальная программа «К 100-летию города-героя Мурманска — без деревяшек». Сейчас, после кризиса, вновь возобновились замороженные стройки, стали завершать проекты, брошенные десять и даже двадцать лет назад. Кажется, что градоначальникам их социальная программа удастся, и они всех переселят в многоквартирное жилье. Голова у горожан болит не о квартирах и домах, хоть это и насущный вопрос, голова у них болит о борьбе с цветовым голоданием. Что делать в городе, где зима длится 7 месяцев? Где больше полугода на улице можно увидеть только два цвета – черный и белый. Ответ был найден просто мурманчане стали разукрашивать камни. Я нигде и никогда больше не видела такого цветового буйства, которое можно встретить в мурманских проулках, на стенах домов или камнях-валунах.

Надо признать, что климат в Мурманске так себе. Если уж туапсинский климат считается в больших количествах вредным для человека, то мурманский, наверное, вообще противопоказан. Дело в том, что город находится за полярным кругом и полгода наблюдает полярную ночь. По этому случаю в школах даже ввели дополнительные каникулы – в феврале. В отличие от других заполярных городов, как бы это удивительно не звучало, но в Мурманске достаточно тепло. Среднегодовая температура здесь чуть выше нуля градусов, благодаря близости Баренцева моря, до которого доходит теплое Северо–Атлантическое течение. В принципе в городе жить можно. Почти половину его занимают леса, всякие парки и скверы. Жду не дождусь, когда стану мамашей и буду гулять по всей этой красоте с коляской в руках.

Суровая мурманская природа

Предпосылки для того, чтобы стать мамой у меня все имеются уже сейчас. Помните дядя Миша рассказывал про своего брата? Я жила у него два месяца. У него квартира в Восточном районе, на улице Фрунзе, небольшая такая типичная двушка в панельном доме. В этой самой квартире на второй неделе своего проживания я познакомилась со Стасом, лучшим Сашиным другом. Как-то у нас все закрутилось, завертелось. Родственники  были далеко, поэтому конфетно-букетный период прошел за половину месяца и мы стали жить вместе. Вот так и живем. Четыре года назад сыграли свадьбу. Я окончила гуманитарный факультет Мурманского государственного гуманитарного университета, работаю менеджером в рекламном агентстве. Стас трудится свадебным оператором. На жизнь не жалуемся, думаем о детях. Недавно переехали на улицу Копейкина, рядом с центральной площадью пяти углов. Теперь у нас три комнаты, одна из которых в скором времени станет детской. Вот так и живем, как странные птицы, улетаем с юга на север и никогда не возвращаемся обратно.

После 18 лет в Краснодарском крае отдыхать я езжу только заграницу (на фотографии мы со Стасом)