Никому не нужный Север…совсем никому

Уважаемые читатели!

Перед прочтением текста от имени администрации сайта хотелось бы сказать несколько слов о данном материале. К нам обратился настоящий герой этого рассказа — Олег Сухомесов, живший в экстремальных условиях русского севера, и по мотивам рассказа которого, как выяснилось позже, был подготовлен данный очерк. Интервью Олега Сухомесова корреспонденту «Московского комсомольца» из первых уст можно почитать по этой ссылке.

Поскольку наш ресурс является свободным, отследить имеет ли автор материала настоящий опыт проживания в Оймяконе достоверно мы не может. Николай Фатеев, к сожалению, больше не отвечает на наши вопросы.

Оставляем этот материал на сайте, так как он получил достаточное количество положительных отзывов читателей и все имеет достаточную информационную ценность. Комментарии к статье отключены в связи с отсутствием «виновника торжества».

Спасибо за понимание! Выбор читать эту статью или нет — оставляем за Вами!

О себе…

Здравствуйте! Меня зовут Николай, мне 38 лет и я хочу рассказать вам свою историю. Так уж вышло, что родила меня мать на полюсе холода. Наверное, дорогие читатели, вы достаточно осведомлены, чтобы знать о том, что полюс холода не совпадает ни с северным полюсом, ни с южным полюсом, а находится в Якутии, в поселке Оймякон. На самом деле жители соседнего Верхоянска яро спорят о том, что у них холоднее, но документально доказано, в Оймяконе холоднее, даже если это не так, то все всё равно верят.

Родители мои, будучи наивными студентами, приехали сюда в конце 60-х из Новосибирска, по распределению после института. Не знаю, что ими двигало, эту тему в семье никогда не поднимали, но так уж случилось, что мы с сестрой родились здесь. Светлана после школы уехала учиться во Владивосток, вышла там замуж и осталась у теплого Японского моря на всю жизнь (для нас Владивосток – очень теплый город). Я же выучился на электрика в Якутске и вернулся в родное село. От Якутска до Оймякона примерно тысяча километров. Автобусного сообщения круглый год нет. Летом на общественном транспорте еще добраться можно, а зимой приходится брать уазик «буханку» и ехать на нем по заснеженной пустыне. Дорога занимает в среднем тридцать часов, так что только состоятельный человек может позволить себе выехать или приехать в Оймякон зимой. Не зима здесь только со второй половины мая по первую половину сентября. Все остальное время – холод собачий.

Смешно читать новости или смотреть сюжеты по телевидению, где рассказывают, как Москва замерзла в двадцать градусов мороза, у нас дети перестают в школу ходить, только когда столбик на термометре опускается ниже шестидесяти градусов. Двадцать градусов со знаком минус – сказочная теплынь, минус тридцать – легкая прохлада. В январе в Оймяконе средняя температура – 55 градусов ниже нуля, в феврале еще холоднее, под шестьдесят. Люди стойко переносят такие погодные подарки. Даже летом периодически бывает отрицательная температура, ни о каком загаре в таком климате говорить не приходится, надо только выжить.

Родители мои работали на метеостанции. По идее, на пенсию можно было уже уйти после пятнадцати трудовых лет, но они проработали двадцать два года – а потом уехали на большую землю, где в течение нескольких лет тяжело болели. В Оймяконе из-за высокой температуры окружающей среды совсем нет вирусов, они просто умирают здесь. На материке любая простуда, любой грипп, может оказаться фатальным для северянина. Теперь вслед за Родителями на юг, в Новосибирск, уехал я. Пока здесь живу всего год, но обо всем по порядку. Начнем с того, что же за поселок такой Оймякон.

Поселок Оймякон

Кому нужен Оймякон – непонятно. Власти давно перестали обращать внимание на проблемы бедных северян. До переезда в Новосибирск я работал электриком в Аэропорту. Электрик – громко сказано. На полюсе холода он выглядит, как старое здание, похожее на сарай, с выбитыми стеклами, вырванными дверьми и мебелью, собранной по соседям, которые бросили свои дома. Никто аэропорт не финансирует, поэтому весь его персонал – диспетчер, осмотрщик взлетно-посадочной полосы, электрик выживают, как могут. Зарплату нам платили, но денег на ремонт и прочие нужды не давали вовсе. После того, как я уволился, осмотрщик стал совмещать свою работу с работой электрика. Хитрого в моем труде ничего не было – надо было просто организовывать подсветку взлетно-посадочной полосы. На морозе лампочки взрывались, даже находясь под колпаком. Есть, конечно, специальные светильники, которым не страшен мороз, но на них никто нам денег не выделял. Можно, конечно, в темное время суток не летать, но зимой у нас светло только четыре часа, из которых два часа – сумерки. Хочешь-не хочешь, а свет на полосе включать надо. Если ничего не изменится, то скоро из аэропорта уволится и диспетчер, тогда осмотрщику, наверное, придется совмещать три должности.

В ветхом бревенчатом здании, именуемом у нас аэропортом, находится зал ожидания. Выглядит он, как комната с двумя старыми диванами. В ней очень холодно, потому что аэропорт старый и из щелей потихонечку дует.

Рядом с аэропортом находится загон для коров и детский сад. Сейчас он работает только наполовину, дети в Оймяконе еще есть. Чуть поодаль – огромное поле, которое ровным не сможет назвать даже очень пьяный человек, это наша взлетно-посадочная полоса.

Аэропорт был организован еще во времена Великой Отечественной Войны. Здесь была авиационная база тихоокеанского флота, которая совершала налеты на Японию. После окончания ВОВ аэропорт стали эксплуатировать в мирных целях, для гражданских лиц. Сюда летали только две модели самолетов – Ан-2 и Ан-24. Полеты запрещены при температуре минус шесть градусов по Цельсию и ниже. В советское время самолеты летали круглый год, потом, при перестройке, полеты прекратили, что чуть не убило поселок, но через несколько лет возобновили вновь. Правда теперь сообщение с Якутском есть только летом. Раньше был еще рейс в поселок Усть-Неру, но за ненадобностью его сейчас прикрыли. Зимой добраться до большого города можно только на УАЗе.

При наших морозах автомобиль не глушат. У дальнобойщиков в Якутии моторы работают вообще месяцами без выключения. За два часа простоя все так замерзнет – что потом придется ждать лета, чтобы завестись. На большой земле машины отогревают в теплых боксах, в автомойках. У нас в Оймяконе ничего такого нет. Да и вообще, во всей Якутии, наверное, только в Якутске можно встретить теплые боксы. Если оставить машину с включенным двигателем на четыре часа, то она тоже замерзнет, колеса превратятся в камни. Конечно, двигаться на таком автомобиле можно, но очень аккуратно и медленно. Представьте себе, ехать на колесах, которые напоминают форму яйца – это удобно? А нам каждую зиму приходилось так ездить. Катишься себе потихоньку и думаешь: «Да будь он проклят этот север, уеду в Сочи, куплю дом». А потом не уезжаешь никуда. И не потому, что так любишь этот Оймякон и эти морозы, просто опять все закручивается, начинается вертеться и уже не до этого. Тут выживать надо.

Не редки случаи, когда зимой лопаются колеса. Железные рамы автомобилей регулярно трескаются, пластиковые бамперы – рассыпаются от мороза в пыль. Самое жестокое, что может произойти с автолюбителем – если в его машине сломается печка. Разумеется, тут все проклеивают и двери, и форточки, но холод все равно поступает в машину, да и сама она остывает из-за внешнего воздуха. Если печка накрылось – одевай на себя все, что найдешь и как хочешь, тяни до ближайшего поселка. Правда они у нас не так, как в Центральной части России, и двести, и триста километров можно проехать, пока кого-нибудь найдешь, а можно и все пятьсот.

Люди на большой Земле боятся, что доллар вырастет, рубль упадет, тарифы поднимут и т.д. и т.п. в Оймяконе же главный страх – проблемы с энергией. В условиях такого мороза к обычным житейским радостям начинаешь относиться особо трепетно. Весь поселок отапливается от дизельной электрической станции. Ни о какой котельной в такой мороз говорить не приходится, слишком большие потери будут. ДЭС наша, на моем веку, несколько раз выходила из строя в самый трескучий холод. Причем, на моей памяти, никогда никто капитального ремонта электростанции не делал. Благо из Якутска оперативно реагировали на поломку и высылали бригаду рабочих. Все же мужское население, в это время, пыталась не дать замерзнуть водопроводу, который бы прорвало потом, после починки электростанции. Все, кто мог, брал в руки паяльную лампу и согревал трубы.

В каждом доме здесь стоит свой тэн, поскольку передавать горячую воду при шестидесятиградусном морозе чревато – в лучшем случае она просто остынет. Но чтобы до человека дошла хотя бы холодная, приходится обогревать электричеством трубы. Для этого на них кладутся специальные греющие кабели, а сверху кожух. Если электростанция перестает работать, то трубы перестают обогреваться, а кожух способен держать тепло только определенное время – потом его становится не хватать. Приходится сдирать кожух и греть трубу паяльной лампой. Если трубу прорвет – до лета заменить ее нереально. Представляете оставить больницу, школу или детский сад без воды?

Да, на полюсе холода есть и больница, и школа, и магазин. Работа находится не только для суровых мужчин, но и для хрупких женщин. Даже дети в Оймяконе не такие, как на большой Земле. Она с малолетства готовы к морозам и суровой якутской погоде. Когда за окном совсем холодно – никакое отопление не помогает. Школьники сидят на уроках в пальто (пальто специально хранится в школе, потому что таскать его с собой туда-сюда не резон) и согревают гелевые ручки, которые, по идее, не замерзают на морозе.

К одежде отношение в Оймяконе совсем не такое, как на большой Земле. Красиво-некрасиво – не важно. Главное, чтобы тепло было. Если на пару минут выскочишь на улицу в тонкой куртке, то рукав может отломиться, или воротник. Настоящий оймяконец на ногах носит унты из камуса, шкуры нижней части ноги северного оленя. Для одной пары унтов надо десять камусов, то есть мех с десяти ног оленя. Длина шубы обязательно должна доставать до унт. В противном случае можно отморозить колени и голень. На голове – меховая шапка из песца, норки или лисы, для тех, кто живет поскромнее. Без шарфа выходить на улицу вообще нельзя. При сильном морозе дышать на улице можно только через шарф. Таким образом, хоть какое-то количество теплого воздуха попадает в легкие. При низких температурах содержание кислорода в воздухе очень мало, поэтому у среднестатистического человека дыхание учащается вдвое. Если выдохнуть на морозе в тишине – то можно услышать шуршание, это замерзает выдыхаемый воздух. Оймяконские морозы не страшны простудами, но обморожение здесь получить легче легкого — от него тоже можно защититься только теплым шарфом.

Природа женщин не меняется ни в плюс двадцать, ни в минус шестьдесят. Даже по такой погоде в Оймяконе можно встреть женщину в чулках и короткой юбке, правда, сверху будет длинная-предлинная шуба, но суть дела не меняет. Достаточно объявить танцы – и красотки, со всех ближайших сел съедутся, чтобы себя показать и на других посмотреть. Есть еще женщины в якутских селениях.

Дети полюса холода

Так вышло, что своих детей у меня нет. Жена была, а вот детишек Бог не послал. Где-то я читал, что дети сами выбирают себе родителей, видно никто из них не захотел жить на полюсе холода. Разумные ребята, нечего и говорить. Как бы тяжело не приходилось в Оймяконе взрослым людям, детям тяжелее вдвойне. Когда я был совсем еще крохой, то перед тем, как вывести на улицу, меня одевали по половине часа, и все это очень напоминало таинственный ритуал. Сначала надевают теплое белье, затем – шерстяные штаны, а сверху – ватный комбинезон. На тело – байковая рубашка, сверху – теплый свитер. А потом еще, в довершение образа капусты – цигейковая шуба. На ногах – обычные носки, шерстяные носки и валенки. На голове – вязаная шапка, а сверху – цигейковая. На ладони – заячьи рукавицы. Ходить в таком рыцарском костюме не получалось абсолютно. Поэтому малых детей здесь не водят по улице, а возят в санках. Просто так класть ребенка в санки нельзя – на печке надо подогреть подстилку, постелить сначала ее, а сверху усадить ребенка. Снаружи у малыша остаются только глаза и брови, остальным частям тела не холодно.

Ты с севера, а что у вас там все моржи что-ли?

Ты певец что-ли? А ну-ка спой! Ты с севера? Можешь зимой без шапки ходить? Когда я только переехал в Новосибирск и рассказывал, что вырос на Оймяконе, все очень удивлялись. Считали, будто мы там можем босыми ходить по снегу в пятидесятиградусный мороз. Наоборот – чем севернее живет человек, тем он аккуратнее относится к теплу и, соответственно, теплее одевается.

До недавнего времени в Якутии никто не моржевал. Сейчас любителей тоже немного, но даже несчастные случаи их не отпугивают. Например, есть дурная традиция в России — в прорубь нырять на крещение. Удивительно, что православная церковь твердит, мол, не церковный этот обряд и вообще он вредный, а народ с каждым годом все больше и больше ныряет в проруби. До Якутии в середине двухтысячных тоже дошла эта мода на лжеправославие. Нескольким десяткам людей она стоила здоровья, а кому-то, наверное, и жизни. Представьте сами, за окошком минус пятьдесят пять градусов, температура воды – три градуса выше нуля. Раздеваешься – идешь сухой по снегу к воде – никаких проблем, окунаешься – вообще здорово, тепло, но стоит вылезти, как ноги моментально примерзнут ко льду. Я сам был свидетелем, как первые отчаянные смельчаки ныряли в прорубь. Отдирали мы потом их ото льда на силу. Русский человек — он горазд на дурное дело. Никто экспериментов с моржеванием на полюсе холода не окончил – стали нырять, но имея под рукой ведро с горячей водой. Человек вылезает из воды и перед ним льют горячую дорожку, чтобы он успел до машины добежать, обтереться и одеться в сухое. Еще один способ – нырять в обуви, обувь не пристывает ко льду. В нетрезвом состоянии нырять в прорубь категорически запрещается.

Вообще, если ты выпил, то лучше не выходить на улицу. Алкоголь ведь от мороза не спасает. Он, скорее враг, чем друг. Упасть, уснуть – не сложно. В лучшем случает – ампутируют замерзшие конечности. Хотя можно ли такой случай назвать лучшим? От алкоголя на севере очень много бед. Раньше в Оймяконе был сухой закон. Его никто не вводил, он просто был, и люди его соблюдали. Инстинкт самосохранения им подсказывал, что от греха подальше лучше даже поллитра в доме не держать. Хочешь выпить – выпивай чуть-чуть и дома. Сейчас же можно прочесть, то обо дном замерзшим до смерти, то — о другом. Водка на морозе вообще замерзает, как ртутные градусники, которые ниже сорока пяти градусов мороза не работают. В поселке жители пользуются спиртовыми градусниками, но скорее не для пользы, а так для хохмы. Понятно ведь и так, что за окошком холодно, а какая разница сколько – пятьдесят градусов или пятьдесят пять?

В Оймяконе самые обычные предметы и вещи приобретают очень необычные формы. Например, полицейские здесь никогда не носят дубинок – на морозе они твердеют и лопаются при ударе, как стекло. Рыба, извлеченная на морозе из воды, за пять минут становится стеклянной. Белье приходится тоже сушить очень аккуратно. За пару минут на морозе оно становится колом, а спустя два часа вещи уже необходимо заносить обратно. Если делать это неаккуратно, то наволочка или пододеяльник могут переломиться пополам.

Зиму на улице, из всех домашних животных способны переносить только собаки, лошади и, разумеется, северные олени. Коровы большую часть года проводят в теплом хлебу. На улицу их можно выпускать, только когда столбик термометра поднимется выше тридцати градусов мороза, но и то при такой температуре на вымя необходимо надевать специальный бюстгальтер, а то животное его отморозит. Холодильники большую часть года здесь никто не использует, храня мясо, рыбу и бруснику на веранде. Рубить мясо топором нельзя – иначе оно превратится в мелкую щепку, приходится его пилить. Местные жители повально страдают авитаминозом. С ним пытаются бороться с помощью лука, но он дает лишь маленькую толику витаминов.

Люди на полюсе холода выглядят гораздо старше своих лет, а больше пятидесяти пяти лет живут лишь единицы. Отдельно стоит сказать о похоронах в условиях нашего климата. Есть даже здесь поговорка – не дай бог тебе умереть зимой. Могилы копают целую неделю. Землю сначала прогревают печкой, потом ломами долбят почву сантиметров на двадцать, затем греют вновь и снова долбят и так пока глубина не достигнет двух метров. Труд страшный. Штатных землекопов в Оймяконе нет, рытье могилы ложится полностью на плечи родственников и друзей.

Оймякон сейчас

Сейчас на полюсе холода работа еще есть. Она здесь будет всегда, пока есть люди, но с каждым годом жителей становится все меньше. Кто-то умирает, кто-то уезжает на большую Землю. Раньше близ Оймякона работал большой животноводческий совхоз и ферма, где разводили чернобурку. Мех у нее был самый лучший. Наверное, не зря говорят, что чем крепче мороз, тем лучше мех. Сейчас и комплекс и ферму закрыли. Считанное число людей трудится в аэропорту, кое-кто работает на подстанции, до сих пор функционирует метеорологическая станция. С большой Земли люди на работу сюда не приезжают, кроме совсем отчаянных храбрецов, но таких за последние десять лет можно пересчитать по пальцам одной руки. Зарплаты по северным меркам не самые высокие, но когда я говорю в Новосибирске, что получал в Оймяконе 72 тысячи рублей – все мечтательно закатывают глаза. Они просто не знают, что шоколад там стоит семьсот рублей за плитку, да и все другие товары тоже очень дорогие.

Прочь от холода

После развода с женой и смерти родителей у меня началась настоящая депрессия. Хоть родители и жили далеко, но раз в год я стабильно выбирался к ним, смотрел на огромный Новосибирск и завидовал всем людям, живущим там. Никто из вас не понимает, как трудно влачить свое существование в условиях нечеловеческого холода. К тридцати пяти годам мой организм, наверное, имел биологический возраст пятидесятилетнего мужчины. Своих зубов вообще практически не осталось. В тридцать семь должно было исполниться пятнадцать лет, как я работал в Оймяконе, а это значит, мне была положена пенсия. После пенсии я не протрудился ни дня. Дождался, когда первый УАЗик пойдет на Якутск, собрал дорогие памяти вещи и уехал прочь. Попрощался с несколькими людьми, обошел в последний раз родной поселок и всё.

Далее была бумажная волокита с выпиской из Оймякона, перелет в Новосибирск, паспортный стол, юстиция и т.д. и т.п. От родителей в городе осталась двухкомнатная квартира на Серебрянниковской улице, так что я живу почти в центре. Проблем не знаю, каждый новый день для меня действительно новый. Компьютер у меня был давно, но только в Новосибирске я открыл для себя интернет. Первое время неловко чувствовал себя в супермаркете и в метро, смущали толпы людей на улицах. Живя на севере, ты огромное количество времени проводишь сам с собой или со своими близкими. Таким образом, даже самый общительный человек рискует стать интровертом. Мне до сих пор сложно завязать разговор с незнакомцем. Я хоть и в армии служил, и жил в Якутске, пока учился в техникуме – все равно к огромным людским массам не привык. И еще, здесь, на большой Земле, люди гораздо общительнее, чем там у нас, на Севере. Недавно я разыскал в одноклассниках всех своих приятелей, кто уехал из Оймякона раньше – никто не тоскует и не хочет вернуться назад.

Единственное, что иногда снится – это наша теплая печка. Где я, будучи совсем еще маленьким пацаненком, спал в длинные зимние ночи. Я спал на печи, а мама вставала очень рано и готовила в этой печи для нас еду. Сон этот настолько реален, что сразу после него я просыпаюсь и долго не могу понять, где нахожусь, а потом подхожу к окну и смотрю на большие красивые дома, иногда вижу, как люди идут по улице и не кутаются в шарф и понимаю, что нахожусь в совсем другом, теплом мире. Не раз слышал, что Новосибирск считают холодным городом. Это, смотря с чем его сравнивать.

Здесь шикарная инфраструктура. Можно уехать или улететь куда  угодно. Тысячи северян, оказавшихся в условиях суровой природы не по своей воле, а потому что родились там, мечтают жить в Новосибирске или подобном большом и теплом городе, где вода бежит из под крана все время, а не замерзает на месяцы, где можно не бояться, что автомобиль заглохнет – и ты замерзнешь насмерть. Я, кстати, недавно купил себе машину – Рено Логан. Она заводилась у меня без автозапуска зимой, в тридцатиградусный мороз, когда соседские машины стояли колом. Мой новый приятель Шурик шутит, что мотор понимает, что я северянин и не может передо мной так опростоволосится, оттого и заводится, как часы.

Жизнь в сорок лет только начинается…

Я был так воспитан, что всегда считал, будто бы после сорока – уже начинается закат. Смотрю сейчас на сибиряков, они в сорок лет гуляют с молоденькими девушками, молодцевато выглядят и вообще стариками себя не считают. Пока мне это ново. Когда я спросил на новой работе у коллеги: «Как думаешь, сколько мне лет?». Она сразу же ответила: «Пятьдесят?». С одной стороны было смешно, а с другой неловко. Мне всего-то тридцать восемь, а это значит можно начинать новую жизнь и даже заводить детей. Пока, правда, на этой почве еще не все гладко.

Я работаю электриком на базе снабжения. Не самая романтичная профессия, женщинам подавай начальников или узких специалистов с большим окладом, у меня же нет ни положения, ни оклада, да еще и со здоровьем проблемы. Как начинается в городе какая-нибудь эпидемия – я сразу начинаю заболевать. Нет иммунитета к болячкам с большой Земли, зато за одну зиму, что здесь прожил, ни разу ничего себе не обмораживал. Сибирский слабенький мороз не оставляет на моей коже никаких следов. Что будет со мной, обыкновенным оймяконским мужиком дальше – неизвестно, но я уверен, что ничего плохого уже не случится. Прошлое – забыто, будущее – закрыто, настоящее – даровано.

Вместо послесловия

Надеюсь, что когда-нибудь власти отвлекутся от своего пиара, своих денег и своей грязи и обратят внимание на проблемы обычных людей. Нас ведь много. Наверное, мы не семи пядей во лбу, что не можем найти себе место под солнцем, но мы тоже люди и тоже достойны маленького, но счастья. Если где-то в отдаленном селе Якутии зимой начинает болеть ребенок и фельдшер разводит руками, то ничем малышу уже не поможешь. Дорог нет, сообщения нет, шансов нет. У нас в регионе добывают алмазы, мы приносим казне очень много денег, куда они все деваются? Зачем нужны вот такие вот маленькие поселки, где жить невозможно? Вот пусть Владимир Путин ни стерхов спасает или ныряет за амфорами, а приедет в Якутии и посмотрит, как там живут люди. Я не хочу казаться нытиком, но при таком отношении власти к русскому северу – мы скоро полностью потеряем контроль над этой территорией. Будет одна большая белая пустыня. Отдайте лучше Якутию японцам, хватит тешить свои империалистические амбиции. Не получается управлять – не надо, зачем мучить людей? Северяне никогда на свою жизнь не жалуются, только оказавшись здесь, в Новосибирске, я понял насколько плохо жить в Оймяконе.

P.S. К нам в Оймякон, на моей памяти, больше приезжало иностранцев (японцев, канадцев, американцев, норвежцев), чем русских. Русские толстосумы, прилетавшие на отдельных самолетах просто ради прикола смотрели на самое холодное место на Земле, а граждане других государств интересовались, как мы живем в таких жестких условиях. Говорят, что они даже пытались помочь, но из-за бюрократических проволочек ничего не вышло. По-моему, это о многом говорит…